Почти три миллиарда писем, десять миллионов посылок – столько корреспонденции было получено и отправлено во время Великой Отечественной войны. Семьдесят миллионов писем каждый месяц доставлялось с фронта. В бумажных треугольниках помещалось всё – страх, надежда, любовь, смерть. Теперь в них – память. О судьбах и письмах тех, кто подарил нам мир сегодня, – Леся Пушкина в проекте «Последнее письмо с фронта».
Письмо №1 - фельтшер Матвей Омшев, письмо №2 - артиллерист Николай Тройницкий, письмо №3 - танкист Иван Красных, письмо №4 - полковник, фотограф, кинолюбитель Михаил Смирнов, письмо №5 - пулеметчик Петр Рубцов, письмо №6 - солист балета Мариинского театра Юрий Монковский.
Уходят военные даты,
Жизнь волю диктует свою;
Но славной Победы солдаты
Навек остаются в строю!
Россия склоняется низко
Героям своим старикам, -
И тем, что пришли к обелиску,
И тем, кто под ним на века…
Юрий Александрович Монковский – артист балета Мариинского театра, поэт, обладатель золотой Медали Пушкина. Служил в стройбате, в первый год войны был демобилизован, а позже выступал в артистических бригадах, которые поднимали боевой дух солдат. Его письма с фронта – это 8554 стихотворения, которые бережно переписаны в 69 тетрадей. Каждый из сборников – настоящее произведение искусства – с рисунками и фотографиями автора. 
Первое стихотворение Юрий Александрович написал в 10 лет, а до последнего, как сам шутит, еще далеко. 35 лет танцевал на сцене. Сначала в Пермском театре опере и балета, затем в Мариинском, в Ленинграде. Помнит, как два театра боролись на него: Пермский не давал разрешения ехать в Ленинград, а Мариинский увез тайно, в вагоне с декорациями. Нурали в «Бахчисарайском фонтане», Шут в «Щелкунчике», Иванушка-Дурачок в «Коньке-Горбунке» – любимые роли Юрия Александровича. 
– На фронте я был недолго. И то не воевал, служил в стройбате. Оружие в руки не дали – отец до войны был объявлен «врагом народа». Боялись, что мстить буду. Отец был поляком, балетмейстером, родился в Варшаве, ставил спектакли по всей России. Мама – прима-балерина. Мы ездили везде втроем. Я с детства болтался на сцене. Как-то вечером на гастролях в Иркутске мы пришли после спектакля в гостиницу, а у дежурной сидят два держиморды, два здоровых мужика. Обыск. А у меня уже столько любовной лирики было (как думаешь, если я в 10 лет начал писать?!), так они все перерыли, ничего не нашли, но отца все равно забрали. Утром дежурная гостиницы говорит: «Идите, куда хотите. Для вас здесь больше комнат нет». Мы с мамой вышли, а на городских афишах наша фамилия замазана черной краской. Идет человек знакомый навстречу, замечает нас и переходит дорогу, чтобы не здороваться. Все боялись. Отца мы больше не видели, и так ничего про него и не узнали. Уже потом, много лет спустя, у меня была поклонница, работала в Большом доме. Она обнаружила бумагу, в которой было сказано – расстрелян.
О чем ты думал в день последний,
Что со слезами вспоминал?
Ведь завтра в мрачный день осенний
Свершат бандитский трибунал.
Что видел ты в предсмертном взоре?
Свой дом, иль сына своего?
Иль выл, ослепнувший от горя
Не понимавший ничего?!...
В своем бессилии убогом
Испепеляющая страсть
Клянет и Дьяволом и Богом
Жизнь отнимающую власть.
– До войны я был солистом балета в Перми. В 1941 году мы поехали на гастроли в Чкаловск. Нас было три друга, мы вместе танцевали в «Бахчисарайском фонтане» – Вацлава, Гирея и Нурали. Я танцевал Нурали. Нас поселили не в гостинице, а в квартире с хозяйкой-старушкой. 21 июня, как сейчас помню, был спектакль, на котором я саблей рассек лоб партнеру – не сильно, но кровь немного пошла. Вечером пришли домой, подурачились и легли спать. Утром в Чкалове было солнце. Лежу на кровати, газетой закрыл лицо, ребята на кухне готовят яичницу. Вдруг подходит старушка и говорит: «Война началась». А вечером у нас опять спектакль. Помню, что в тот вечер публика прямо-таки ломилась в театр – не верили, не хотели верить в том, что произошло. Потом, конечно, труппа вернулась в Пермь, и всех забрали на войну. Меня отправили под Ленинград в стройбат. Так и копал траншеи. А потом, когда немцы стали наступать, меня вернули обратно, дескать – на тебе документ, иди в театр, не мешайся здесь. 
Годы поздние – тяжкое бремя!,
Но за ритмами давнего дня
Заставляет гоняться все время
Неумная Муза меня.
И вослед вдохновленного слова
Торжествуя в счастливой дали
Поднимается Занавес снова
Над «Коньком» и моим Нурали!
– Я уже танцевал в Мариинке, в Перми, в эвакуации. В дирекцию вызывали артистов и спрашивали, кто хочет поехать на фронт, выступать перед солдатами. Собирали бригады из оперных певцов, музыкантов, балетных. Я не раз ездил в составе таких бригад. А, надо сказать, были очень сложные условия. Помню, приехали на фронт, а в землянке висит портрет Улановой, который расстрелян пулями. Выступали на полянке, прыгали между пеньков. Конечно, не для балетных ног условия. Хорошо запомнил выступление на острове Лавансаари в Балтийском море. Нас, артистов посадили на быстроходный военный катер, привезли на остров, а оттуда – рукой подать до немцев. Самолеты летают, идет война. И вот, помню, как мы танцевали на деревянном пирсе. Как на нем классику танцевать? Поддержки делать? Представляешь? И вот оперные спели, музыканты сыграли, представляют балетных, вдруг – пауза. Военные корабли по рации просят подойти к пирсу, тоже хотят посмотреть концерт. А опасно – немцы-то рядом. Но командующий островом, капитан первого ранга Иван Григорьевич Бороденко, разрешает кораблям ненадолго подойти к пирсу. И вот, представь себе картину: военные торпедные катера как сорвались со своих мест! Волны расходятся от них – красота! Концерт получился как в театре: на мачтах – матросы – как в ложах, на палубе – партер. А мы на пирсе. И вот подходит моя очередь танцевать, я говорю: «А давайте я на палубу поднимусь, там станцую». Прыгнул на палубу, как начал танцевать! И вот прыгаю, силы свои рассчитываю: знаю, насколько отрываюсь от земли, знаю, когда будет пол! А тут прыгаю – опускаюсь – нет пола! Прыгаю опять, опять рассчитываю, а в нужный момент пола опять нет! И вдруг понимаю, корабль ведь на волнах качает! Никогда того ощущения не забуду. Как будто летишь! Моряки тогда орали, кричали, пищали, визжали – такой триумф был! 
Я в «Красном маке» был во фраке,
Но в «Баядерке» голышом;
А в «Спартаке» бросался в драки
В плаще и латах с палашом.
…
Всегда горя огнем единым,
(в Бою, в стремительном прыжке) –
Жил персонаж мой: в «Лебедином»,
«Фонтане», «Спящей», «Спартаке»!
Что ни дарил я Сцене этой
В избытке страсти пав ничком?!
Бессменно став на многи лета
В коронном театре ДУРАЧКОМ! 
– Иванушка-Дурачок – был моей звездной партией в Мариинском. Меня вот даже нарисовали в этом образе, видишь?! Ох, вообще, девчонки мне мешали жить. Я очень пылко влюблялся. Только мне нужно было, чтобы девчонка – и умница, красавица и чтобы глаза в душу смотрели. И вот я, знаешь как влюбился в свою жену? Сейчас расскажу! Она жила на Урале. А я тогда уже в Ленинграде. И все думал: надо делать предложение, ехать к ней, забирать с собой. Но все не решался. Судьбу мою определила картина «Весна на Заречной улице». Видела? Так вот эта актриса очень на мою девчонку была похожа. Посмотрел фильм и думаю: «Все! Надо ехать!». Звоню ей, говорю: «Приеду на Волге! Жди меня в 10-12»! Такое вот время назвал. А на Волге в то время никто не ездил. Я когда в театр на ней приезжал, репетиции останавливались – все выбегали смотреть. А тут я на Урал на Волге приехал! Красивый, с цветами! Пустил пыль в глаза и уехал. А потом написал ей телеграмму: «Приезжай!». Она – мне: «А можно с папой?». Я – ей: «С папой, с мамой, с коровой, только приезжай!». И мы поженились. Я – человек настроения. 
Юрий Александрович Монковский – солист балета Мариинского театра, 35 лет на сцене, член Союза театральных деятелей России, поэт, кавалер Ордена Державина и золотой Медали Пушкина. Сейчас ему 96 лет.
Редакция Петербург.ру продолжает работать над проектом «Последнее письмо c фронта» к годовщине Великой Победы. Если ваши прадедушки, прабабушки, дедушки и бабушки воевали, писали письма родным и готовы сегодня поделиться своими историями, напишите, пожалуйста, на адрес editor@peterburg.ru с пометкой «Письмо с фронта».
Автор проекта и интервью: Леся Пушкина
Фото: Геннадий Демченко
